Иммунология — раздел медицины, занимающийся иммунитетом. Иммунитет — способность сопротивляться специфической болезни. Иммунотерапия — лечение болезни методами иммунологии.
Мы привели упрощенные и, следовательно, неполные определения. Здесь они даны лишь в качестве введения в дисциплину, которая многим представляется едва ли не самой сложной и непонятной из всех, касающихся болезней, в частности раковой.
Иммунотерапия — один из четырех возможных методов лечения рака. Остальные методы: хирургия (то есть удаление злокачественной ткани); лучевая терапия (то есть облучение злокачественной ткани, либо убивающее клетки опухоли, либо превращающее их в бесплодные, так что они теряют способность делиться); химиотерапия (то есть лечение рака химическими веществами). По сравнению с этими тремя способами иммунотерапия окутана тайной, и даже ее научный лексикон смутен и непонятен.
— Иммунологи говорят языком, понятным только для иммунологов,— сказал мне один ученый.— И все же еще вопрос, понимает ли один иммунолог другого.
Заявление, бесспорно, достаточно злое, но отражающее широко распространенную точку зрения. Тем не менее роль, которую играют сейчас иммунологи, пожалуй, дает им кое-какие права в мире интеллекта. Хотя пока их прямое вмешательство в терапию рака не принесло сколько-нибудь заметных результатов, иммунология имеет жизненно важное значение для пересадки органов и тканей — фактора, который в дальнейшем, вне всякого сомнения, будет иметь для раковых больных большую важность. Хирург во всеоружии своей техники может дать умирающему новое сердце, новую почку, новое легкое, но позаботиться о поддержании жизни нового органа — а также пациента — обязан иммунолог. Однако, прежде чем достигнуть нынешнего своего значения, иммунологам пришлось пройти длительный и тяжелый период ученичества. «Вряд ли найдется другая отрасль науки,— говорил Шарль Оберлинг о первых опытах пересадок при раке,— которая требовала бы от исследователей такого бесконечного терпения и подвергала бы их столь суровым испытаниям». Именно по поводу пересадок Пауль Эрлих говорил одному из своих молодых коллег: «Вы хотите заняться экспериментами в области рака? Бросьте об этом думать. Я угробил на это пятнадцать лет жизни».
Точно так же, как для эпидемиологов примером служит Джон Сноу и его поведение во время вспышки холеры в 1854 году, идеалом иммунологов (или, во всяком случае, первым, кто мог бы претендовать на это) является Эдуард Дженнер (1749—1823).
В 1780 году Дженнер всерьез задумался над толками о том, что коровницы, перенесшие относительно легкую болезнь — коровью оспу, оказывались таинственным образом невосприимчивыми к исключительно опасной черной оспе. В 1789 году он предпринял первую попытку проверить эти рассказы, введя немного вещества, которое взял от свиньи, больной так называемой свиной оспой, в руку своему десятимесячному сыну. Через восемь дней ребенок заболел, у него появилась сыпь.
Тогда Дженнер приступил к весьма смелому и рискованному эксперименту. Он несколько раз заражал сына черной оспой. По счастью, оспа не привилась, не заболел мальчик и какой-либо другой болезнью. Но когда через год с небольшим Дженнер повторил эту процедуру, на руке у ребенка образовалось довольно сильное воспаление, возможно из-за бактериальной инфекции. К счастью (для ребенка, его отца и для всего человечества), маленький Эдуард выздоровел. Трудно сказать, повредил ли этот опыт его здоровью: мальчик был вообще болезненный, умственно развит слабо и умер в возрасте двадцати одного года, по-видимому, от чахотки.
В 1796 году Дженнер поставил свой самый знаменитый опыт, не менее рискованный. Но другого выхода не было: ему приходилось экспериментировать на людях. Ведущими персонажами выступают здесь молодая коровница, заболевшая коровьей оспой, и восьмилетний мальчуган. Дженнер набрал на ланцет немного жидкости из волдыря на запястье больной женщины и нанес им две царапинки на руке мальчика. Спустя несколько дней ребенок пожаловался на боль подмышкой, а еще через два дня у него разболелась голова и сделался озноб, но за все это время появился один-единственный волдырик на руке. Это была первая официально зарегистрированная прививка. Затем образовался струпик и, как обычно бывает, вскоре отпал, обнажив маленькую ямку. Через шесть недель Дженнер произвел решающее испытание: заразил мальчика черной оспой. Последствий никаких не было, кроме незначительного воспаления, и на протяжении последующих 25 лет при повторных проверках такого же рода пациент Дженнера продолжал служить примером того, что заражение коровьей оспой создает иммунитет против черной оспы. Дженнер продемонстрировал также, что вакцину коровьей оспы можно взять у зараженного ею человека и ввести другому, затем ее можно взять у этого другого человека и ввести третьему и так далее, по-видимому, без конца. Теперь такой прием называют серийной прививкой; он имел большое значение для получения вакцин и исследования болезнетворных организмов, в частности вирусов.
Так как специальным научным названием коровьей оспы служит vaccinia (от латинского vacca — корова), процедуру введения пациенту содержимого волдыря (пустулы) коровьей оспы назвали вакцинацией, а само вещество — вакциной. Под вакцинацией подразумевают самые разнообразные прививки, а препарат, используемый для них, всегда называют вакциной, хотя его можно получить и не от коровы, а от лошади, от кролика, от зародыша утки или другой домашней птицы. В усовершенствованном виде дженнеровский метод возбуждения инфекции позволил обуздать ряд болезней человека, которые раньше вели к катастрофическим последствиям, а также не менее опустошительные болезни домашних животных. Оспа открывает список побежденных человеческих недугов (причем противооспенную вакцину и сейчас получают из пустул коровьей оспы); из других побежденных болезней можно назвать холеру, дифтерию, грипп (впрочем, обузданный при помощи вакцины лишь частично), корь (также частично), свинку, коклюш, чуму, полиомиелит, бешенство (водобоязнь), столбняк, брюшной тиф и паратиф, туберкулез, сыпной тиф, желтую лихорадку. Лучшего памятника Дженнеру и не требуется. Он — один из величайших гениев медицины (1).
У всех болезней, побежденных при помощи вакцинации, есть одна общая черта. Они не возникают в человеке, так сказать, сами по себе, в результате изменений, происходящих непосредственно в каких-то из 30 триллионов клеток, которые в своем сочетании составляют человеческий организм. Наоборот, во всех без исключения случаях эти болезни вызываются вторжением чужеродных организмов, причем каждую из них провоцирует очень специфичный организм — специфический вирус либо специфический микроорганизм того или иного рода. Вирус оспы может вызвать только оспу и не может быть причиной, например, коклюша; туберкулезные бациллы вызывают только туберкулез, а не грипп и не брюшной тиф. Нас буквально со всех сторон осаждают эти микроскопические формы жизни; всем их представителям приходится вести борьбу за существование и размножаться. Нет способа полностью укрыться от них. Удивительно, до какой степени они преобладают над всем остальным: подсчитано, что их общий вес в 20 (!) раз превосходит общий вес всех существующих на свете животных. Количество их неизмеримо, мы просто не в состоянии постигнуть такую цифру.
--------------------------------------------
1 В книге «История медицины» Гаррисон указывает, что «сама идея прививки, видимо, стара как мир». О прививках людям упоминается в древнеиндийских источниках, их знали многие народы Востока. В 1718 году в Турции была сделана прививка трехлетнему сыну леди Монтэпо; в 1721 году в Англии была сделана прививка ее пятилетней дочери. По словам Гаррисона, заслуга Дженнера в том, что он «превратил местное деревенское предание в жизнестойкий принцип профилактики». Кастильони в своей «Истории медицины» пишет, что «невозможно представить себе возбуждение, охватившее весь цивилизованный мир», когда в 1798 году было опубликовано сообщение Дженнера о вакцинации. Невозможно представить себе и то возбуждение, которое охватит весь цивилизованный мир, когда появится сообщение, что при помощи подобной процедуры одержана победа над раком.
--------------------------------------------
Несмотря на это неравенство, человек умудряется выжить, и тому есть ряд причин. Не все окружающие нас микроорганизмы враждебны нам: многие к нам безразличны и в значительной мере предпочитают другие живые существа, иные — их немного —объединяют свои усилия с нашими и необходимы для нашего благополучия. Далее, враждебные микроорганизмы не ведут против человека войну безостановочно, многие — как, например, вирус гриппа — нападают лишь время от времени. В некоторых густонаселенных районах мира кое-какие из этих микроорганизмов в существенной степени истреблены, так что угроза их минимальна. Но гораздо более важное обстоятельство, в силу которого мы можем выстоять, заключается в том, что каждый человек, когда он только начинает жить, приобретает высокоэффективное оборонительное вооружение, способное действенно расправляться с немалым числом наиболее распространенных агрессоров, и в случае необходимости это вооружение можно усиливать, чтобы подавить многие микроорганизмы, против которых наша природная оборонительная система слишком слаба.
Первой линией обороны служит у нас, разумеется, кожа. Она по всем признакам непроницаема, за исключением тех случаев, когда в результате ранения оказывается поврежденной. Находящиеся на поверхности кожи химические вещества укрепляют ее защитную способность. Правда, есть и такие микроорганизмы, которые при определенных условиях могут повредить кожу, вторгнуться в более глубокие ткани и, попав в поток крови, вызвать весьма серьезную инфекцию.
Параллельную линию обороны занимают ферменты и другие химические выделения слизистых оболочек, а также реснитчатый эпителий — мириады тоненьких волосков, задерживающих вторгающиеся микроорганизмы и другие чужеродные частицы и не допускающие их к чувствительным местам. Одна из трагедий, связанных с курением сигарет, состоит в том, что дым сигареты парализует реснитчатый эпителий верхних дыхательных путей, который теряет способность бороться против микроорганизмов, ютящихся в органах дыхания, а это ведет к легочным заболеваниям. В то же время реснички не могут изгнать сигаретную копоть, которая вместе с дымом проникает в легкие, создавая предпосылки для появления рака легких.
Вторая линия обороны также имеет химическую природу. Когда клеткам организма наносится вред, выделяются гистамин и другие вещества, действующие против вторгшихся бактерий. Гистамин — сосудорасширяющее вещество, он обусловливает расширение кровеносных сосудов — явление, весьма важное для процесса защиты. Другим химическим веществом, участвующим в защите, служит интерферон — белковая субстанция, открытая в 1957 году английским вирусологом Алеком Айзексом. Насколько можно судить, его вырабатывают все нормальные клетки организма, и он препятствует размножению многих (хотя и не всех) вирусов внутри клетки. Интереснее вторая функция интерферона: он оберегает от угрозы инфекции соседние клетки, так что они могут приступить к производству белка. В последние годы интерферон привлек к себе внимание ученых, но трудно противиться мысли, что при преодолении вирусных болезней его эффективность как средства, ослабляющего восприимчивость к инфекции, не особенно высока. Однако без него мы были бы еще восприимчивее к вирусным заболеваниям.
Но все оборонительные системы, о которых мы говорили, относительно слабы по сравнению с исключительно сильными боевыми порядками внутренней защиты, состоящими из белых кровяных телец, которые циркулируют по всему организму, а также из разветвленной сети фиксированных клеток, обрамляющих стратегические позиции, и антител примерно десяти тысяч различных видов.
Мы уже говорили о том, что белые кровяные тельца, или лейкоциты, атакуют и разрушают вторгающиеся микроорганизмы и частицы любого рода. Они неспецифичны. Они усматривают врага в любом (пли почти в любом) пришельце. Некоторые лейкоциты — так называемые гранулоциты считаются клетками миелоидного происхождения; это означает, что они зарождаются в костном мозгу. Наиболее часто наблюдаемый тип этих телец носит название нейтрофилов.
В лимфатических тканях зобной железы (особенно в период детства), селезенки и лимфатических желез (или узлов) зарождаются лимфоидные белые тельца (клетки). Лимфатические железы, почти целиком состоящие из лимфатических клеток, распределены по всему организму. Миндалины и аппендикс — это скопления лимфоцитов.
Белые кровяные тельца подвижны, их разносит кровоток и лимфа, а свою функцию они выполняют, поглощая встречаемые чужеродные частицы. Это побудило Илью Мечникова в 1884 году назвать их фагоцитами, или клетками-пожирателями. Расширение кровеносных сосудов — один из непосредственных результатов действия гистамина, выделяемого клетками ткани,—позволяет фагоцитам проникать через мельчайшие отверстия в стенках капилляров и добираться до очагов инфекции в прилегающих тканях.
В защите участвует также очень большое число фиксированных фагоцитов. Они составляют часть ретикуло-эндотелиальной системы (от латинского reticulum — сеть и endothelium, эндотелий — слой клеток, выстилающий кровеносные и лимфатические сосуды, а также внутренние полости тела). В изобилии снабжены этими неподвижными, всегда готовыми вцепиться во врага «сторожевыми псами» печень, селезенка и лимфатические узлы.
И наконец, у нас имеется система антител — белковых молекул, вырабатываемых в лимфатической ткани специализированными лимфоцитами. В то время как белые кровяные тельца в целом неспецифичны и атакуют любого чужеродного агрессора, где только возможно, антитела в высшей степени специфичны, с точностью противоборствуя специфическим чужеродным частицам. Их специфичность столь высока, что если в крови обнаружено определенное антитело, то можно, за немногими исключениями, с уверенностью сказать, что там находится и атакованная чужеродная частица или же что она находилась там и была уничтожена.
Боюсь, что читатель-неспециалист может вообразить, будто ему приходится плыть по взбаламученному морю, ибо у иммунологии в отличие от других наук язык тяжелый, сбивающий с толку. Антитело совсем не то, что может показаться на первый взгляд: это вовсе не вещество, действующее против «тела» — организма — человека или иного живого существа. Напротив, это вещество, действующее (в довершение путаницы) против чужеродных тел, которые ополчаются на организм.
Более того, у каждого антитела имеется точно определенный смысл существования: оно создано для того, чтобы противостоять специфическому противнику (будь то определенная бактерия, определенный вирус, определенная молекула определенной пыльцы). Далее, специфичное антитело вырабатывается, когда клетка, формирующая антитела, встречается с каким-либо новым чужеродным веществом; такое вещество (или микроскопическую часть его, вызывающую формирование антител) иммунологи называют антигеном. Снова сбивающее с толку название, ибо слово «антиген» означает «противник породившего», что в данном контексте представляется бессмыслицей. Оно приобретает смысл лишь после того, как мы между двумя составными частями слова вставим «тело»: получится «антителогеи»—- в переводе «порождающий производство антител».
В самом деле, антигены— это вещества — токсины, ферменты, чужеродные белки и т. д.,— обусловливающие развитие антител. В иммунологии есть еще одно неподходящее словоупотребление— антисыворотка. На самом же деле это не вещество, действующее против сыворотки крови, а сыворотка, содержащая антитела.
До своего рождения ребенок может получить антитела от матери, но, согласно биологическому закону, антитела вырабатываются в течение первых месяцев жизни ребенка специализированными клетками в качестве реакции на вторгающиеся антигены (1). Молекула антитела соответствует молекуле антигена, как бородка ключа соответствует замочной скважине. Соединение обеих мо-
--------------------------------------
1 Антитела, переданные ребенку матерью во время беременности, называют приобретенными пассивно. Это означает, что еще не родившийся ребенок не причастен к их возникновению. Антитела против той или иной специфической инфекции можно получить вне человеческого организма (как правило, для этого экспериментаторы широко пользуются такими животными, как лошадь или кролик) и затем ввести больному. Они дают недолговременный иммунитет — всего лишь на несколько недель, так как иммунологическая система индивидуума их отвергает. Антитела, вырабатываемые самим индивидуумом, называют активными специфичными антителами.
--------------------------------------
лекул выводит из строя антиген (а равно и чужеродное тело, которому он принадлежит или с которым связано) и тогда у фиксированных или подвижных фагоцитов появляется возможность окончательно разрушить его. Однако в ряде иммунологических систем приходится отказаться от сравнения с ключом и замочной скважиной, поскольку антиген сразу же оказывается гораздо сильнее антитела, и в этом — разгадка успеха большинства видов вакцинации. Вакционация — это относительно умеренное заражение организма, которое стимулирует выработку антител, после чего всякое новое заражение уже наталкивается на их сопротивление.
Если вирусы, бактерии, кожа, почка, сердце заимствованы у кого-то другого, они чужеродны. Иммунологическая защита отвергает их и старается выбросить из организма. Случается, что чужеродный организм разрастается слишком быстро и поэтому его не удается подавить; бывает, что лекарственными средствами или облучением можно подавить механизм иммунитета и обеспечить условия, при которых вторгшемуся чужаку удастся обосноваться в организме. В общем, однако, иммунологическая защита нетерпима и неумолима.
Это длинное предисловие понадобилось нам лишь для того, чтобы подвести читателя к очень простому вопросу: почему этот механизм защиты, столь сложный, улавливающий все и вся, столь чувствительный, распространенный по всему организму,—почему он бездействует, терпеливо ожидая, когда разрастание раковой опухоли поведет к разрушительным последствиям?
Это вопрос жизненной важности для понимания природы рака и лечения раковой болезни. Но сколько бы ответов на него ни предлагалось, все они гипотетичны и не могут считаться вполне удовлетворительными.
Одна из гипотез — весьма распространенная в настоящее время — утверждает, что в обычных условиях иммунологическая защита реагирует на появление в организме раковых клеток, относится к ним, как к чужеродным, и стремится их истребить. Болезнь начинает заявлять о себе лишь потому, что в силу каких-то причин защита терпит неудачу. Таким образом, раковую болезнь следует рассматривать как следствие (встречающееся, быть может, реже, а может быть, чаще других) провала иммунологической защиты.
Профессор Питер Александер так высказывался по этому поводу:
— Совершенно ясно, что те, кто болен раком в далеко зашедшей стадии, в общем обнаруживают недостаточную иммунологическую реакцию. Потому ли у них далеко зашедшая стадия болезни, что недостаточна иммунологическая реакция, или наоборот? Сейчас, насколько я могу судить, общее мнение таково, что недостаточная реакция иммунитета — скорее следствие болезни, чем ее причина. На ранней стадии у больных нет никаких признаков недостаточной иммунологической реакции; нет также признаков, что у больных с пониженной иммунологической реакцией болезнь прогрессирует быстрее или прогноз хуже, нежели у тех, чья иммунологическая реакция лучше. Теория, согласно которой злокачественные новообразования можно объяснить пониженной реакцией иммунитета, имела довольно широкое хождение, ибо, окажись она справедливой, все было бы очень просто. Но пока ничто не говорит в ее пользу... При лейкозе, лимфомах и других формах злокачественных новообразований, затрагивающих саму систему иммунитета, положение очень сложное. Можно допустить, что в тех случаях, когда болезнь действительно захватывает иммунологическую систему, ослабление реакции предшествует болезни. Но как раз это и неясно.
Сторонники другой теории исходят из предположения, что, поскольку злокачественная опухоль состоит из клеток самого индивидуума и растет за их счет, она, как и все клетки организма, находится в привилегированном положении по отношению к его иммунологической системе. Против этих клеток система бессильна — она не может или не хочет с ними бороться. Более того, поскольку эти клетки «свои», а не чужие, «несвои», в них нет ничего такого, что могло бы действовать в качестве антигена: они не в состоянии вызвать образование антител и спровоцировать атаку лейкоцитов. Следовательно, они гарантированы от иммунологической защиты и могут безнаказанно размножаться.
Теория достаточно простая и логичная, но существуют факты, с которыми она находится в явном противоречии. Сошлемся на один весьма красноречивый пример. Лет двадцать назад хирурги Балтиморского госпиталя удалили небольшую опухоль у одной молодой женщины, после чего больная, по рассказам, выздоровела. В лабораторных условиях эта опухоль росла в культуре с колоссальной скоростью; общий вес ее был бы сейчас во много раз больше веса самой больной. Онкологи всего мира пользуются сейчас этой культурой как эталоном. Тот факт, что в момент удаления опухоль была очень мала, позволяет предположить, что иммунологические, защитные механизмы, действовавшие в организме больной, сыграли определенную роль в замедлении роста опухоли. Когда же сдерживающих факторов иммунитета (и им подобных) не стало, опухоль начала безудержно расти и достигла поистине невероятных размеров.
Выдвигалась и такая теория: некоторые клетки из общего колоссального их количества, составляющего человеческий организм (а таких клеток насчитывается, повторяем, свыше 30 триллионов), могут просто в силу статистической вероятности подвергнуться изменениям, иной раз злокачественным. Как предполагают, эти раковые или предраковые клетки образуются весьма часто, возможно, каждую минуту, но процесс такого рода в редких случаях ведет к раку, так как иммунологическая защита тут же подавляет аномальные клетки. Для проверки этой гипотезы были поставлены эксперименты на животных, у которых полностью подавили систему иммунитета. Предполагалось, что это должно было бы способствовать очень быстрому росту опухолей. Но, по словам одного иммунолога, «этот решающий эксперимент дал настолько отрицательный результат, что выдвинутая гипотеза совершенно утратила свою привлекательность».
Перед учеными стоит еще одна нерешенная проблема: имеются ли у человека антигены рака? Этот вопрос мучает их так же, как и вопрос, вот уже свыше полувека ставящий в тупик вирусологов: где они — вирусы рака у человека? Нам известно, что определенные вирусы вызывают определенные, специфические формы рака у у животных; на этом основании мы полагаем, что и у человека почти наверняка какие-то вирусы вызывают какие-то формы злокачественной опухоли. Но, несмотря на огромные усилия, прилагаемые учеными всего мира, вирусы рака у человека пока не обнаружены (хотя некоторые из них находятся под подозрением). В случае успеха мы, быть может, смогли бы создать против них эффективную вакцину; во всяком случае, перед специалистами открылись бы новые перспективы исследовательской деятельности и лечения.
Еще более плодотворным могло бы стать открытие у человека антигенов рака: это позволило бы разработать методы, благодаря которым сам организм, его иммунологические механизмы обрели бы способность бороться против раковых клеток — носителей специфичного антигена. Однако перспективы здесь пока малообнадеживающие. Два ведущих иммунолога мира — Ллойд Олд и Эдвард Бойз — охарактеризовали ситуацию следующим образом: «Одна из важнейших проблем состоит в доказательстве того, что опухоли у человека, подобно опухолям у экспериментальных животных, имеют специфичные им антигены. Однако, несмотря на многочисленные попытки, надежных свидетельств антигенности какой-либо опухоли у человека нет» (1). Почти то же самое утверждает профессор Александер: «Причины общего характера,— пишет он,— оставляют мало сомнений в том, что раковые опухоли у человека имеют антигены (специфичные опухолям), но мы не знаем, случается это часто или редко. До сих пор ни в одном из случаев злокачественных опухолей у человека присутствие антигенов, специфичных опухоли, не установлено со всей несомненностью» (2).
В последние годы о потенциальных возможностях иммунологии с точки зрения терапии рака говорят много, причем, как показали Жорж Матэ и другие ученые, не без оснований. Иммунологический метод имеет свою ценность: он действен, он продлевает жизнь умирающим, но, как говорит тот же Матэ: «Если иммунотерапия и
------------------------------------
1 0ld L. J., Boyse Е. A., Specific Antigens of Tumors and Leukemias of Experimental Animals, Med. Clinics of North America, 50, № 3 (1966).
2 Alexander P., The Role of Tumor-Specific Antigens in the Genesis Development and Control of Malignant Disease, в кн. «The Biology of Cancer», Lnd., 1966.
------------------------------------
разовьется в эффективный терапевтический метод, то пользоваться им, видимо, будет трудно... Сейчас еще слишком рано говорить о будущем иммунотерапии при лейкозе и возможных показаниях для нее. Ясно, что наиболее действенные приемы в то же время достаточно рискованны, однако то же, видимо, можно сказать и о ряде других методов, когда их только начинают применять па практике».
Еще более выразительно говорил об иммунотерапии профессор Питер Александер во время нашей беседы в Сэттонской лаборатории Института Честер — Битти. В начале беседы профессор Александер рассказал, что ранее занимался радиобиологией — воздействием облучения на клетки животных, а в 1959 году заинтересовался иммунологическими методами лечения опухолей.
— Когда мы начинали,— сказал он,— эта область науки была малоизученной, но с некоторых пор она стала популярной, пожалуй, даже чересчур. Многие исследователи бросают свою старую работу, считая, что от иммунологии можно ожидать большего. Но, боюсь, нам предстоит большое разочарование. Новое в науке часто вызывает то приливы оптимизма, то пессимизм... Мне кажется, в отношении любой формы иммунотерапии мы должны придерживаться следующего правила: даже если где-то и удается достигнуть известного прогресса, все же не следует уподоблять иммунотерапевтические методы лечения панацее. Они в лучшем случае окажут помощь уже существующим формам терапии. По-моему, иммунотерапия никогда не превратится в самостоятельную форму терапии, но она может оказать существенную помощь после хирургического вмешательства, лучевой терапии, возможно, даже после химиотерапии, когда нужно будет окончательно подавить оставшиеся злокачественные клетки. Я считаю, что иммунотерапия окажется бессильной при лечении запущенных форм болезни, когда человек уже почти достиг конца своих земных странствий. Нам не удастся вернуть его к жизни, как мы это иногда делаем при помощи того же пенициллина, выхватывая больного из лап смерти буквально за два дня до кончины. Даже по самым оптимистическим оценкам, иммунотерапия рака станет разве что дополнительным средством в руках врача.
Никакая этика не позволяет заражать здорового человека лейкозными клетками, взятыми у больного. И все же это пробовали делать. Лейкоз смертелен, исключений почти не бывает, течение болезни невозможно запрограммировать или контролировать, и если пересаженные злокачественные клетки каким-то образом привьются, реципиент будет в прямом смысле слова обречен на смерть. Однако пересаживать здоровым людям опухолевые клетки от больных пытались неоднократно. Ряд таких опытов поставил, в частности, Честер Сутэм из Института Слоуна — Кеттеринга на заключенных каторжной тюрьмы штата Огайо, причем на напечатанное в тюремной газете объявление о наборе добровольцев откликнулось более сотни заключенных (в соответствующем сообщении от июня 1958 года они охарактеризованы как «люди, запятнавшие себя отвратительнейшими антиобщественными деяниями: убийцы, насильники, отъявленные мошенники и головорезы»). Из ста добровольцев для начальной пробы отобрали четырнадцать. Во всех случаях пересадка злокачественной опухоли окончилась неудачей.
С точки зрения этики столь же недопустимо пересаживать клетки, взятые у ракового больного, здоровому человеку, если имеется подозрение, что пересаженные клетки могут превратиться в агрессивные и образовать вторичные опухоли (метастазы), поскольку это тоже ставит под угрозу здоровье человека. Если такая пересадка окажется роковой, то юридические последствия подобного эксперимента могут быть весьма серьезными. В прошлом одна или две неблагоприятные пересадки вызвали возмущение общественности, хотя и были сделаны больным на последней стадии болезни. Не удивительно, что сейчас ученые в основном стараются избегать опытов, при которых здоровым людям требовалось бы прививать злокачественные клетки.
Есть, однако, форма рака, которую можно считать естественным экспериментом в области пересадки раковых клеток. Это хорионэпителиома. Самое примечательное в том, что она представляет собой заболевание, при котором раковые ткани индивидуума разрастаются внутри другого индивидуума — отсюда и подобие пересадки. Следует также отметить, что хорионэпителиома, как и лимфома Бэркита, поддается лечению одними лишь химиотерапевтическими средствами, причем достигнутый процент исцелений здесь значительно выше, нежели при лимфоме. Разница лечения этих двух болезней заключается в том, что при лимфоме Бэркита успех достигается в результате использования, по словам самого Бэркита, «минимальных» доз, тогда как хорионэпителиома требует значительных количеств. В результате может развиться невосприимчивость к лекарствам, и опухоль перестанет реагировать на какую бы то ни было химиотерапию.
Хорионэпителиому не раз подробно описывали как злокачественное заболевание, связанное с беременностью. Обычно она наступает вслед за беременностью или выкидышем, причем между прекращением беременности и появлением опухоли проходит около четырех месяцев, а в некоторых случаях (когда опухоль растет медленно) и больше. В Западной Европе и США хорионэпителиома встречается довольно редко: например, в Англии с населением 54 миллиона человек в год регистрируют 30—40 случаев; можно считать, что один случай хорионэпителиомы приходится примерно на 30 000 беременностей. Гораздо выше — пожалуй, раз в сто — заболеваемость хорионэнителиомой в азиатских странах — в Малайзии, Индонезии, на Тайване, на Филиппинах, в Японии, в некоторых районах Китая, в Индии, а также в отдельных районах Африки и Среднего Востока. Как принято считать, в этих зонах хорионэпителиома — одна из наиболее распространенных форм рака у женщин менструального возраста. Объяснения разницы в географическом распространении опухоли с точки зрения эпидемиологии нет до сих пор; этот аспект болезни остается загадкой. Но ученые разведали многие особенности хорионэпителиомы и недавно сделали несколько примечательных открытий. Снова перед нами своеобразная детективная повесть.
В номере от 1 апреля 1967 года английский медицинский еженедельник Lancet в рубрике «Гипотезы» напечатал сообщение под заголовком «Маскировка антигенов на трофобласте и раковых клетках». Авторы статьи Дж. Карри, бакалавр медицины, член Королевского противоракового научно-исследовательского общества, и К. Бэгшоу, доктор медицины, член того же общества.
Обыкновенно такого рода сообщения выдерживаются — как и положено научным документам — в сухом, объективистском стиле. Но в данном случае статья местами была необычайно выразительной и категоричной. Первый абзац, например, заканчивался словами: «Эти наблюдения заставляют нас заново пересмотреть некоторые основные положения биологии». Далее авторы не менее смело заявляли: «В случае подтверждения нашей гипотезы со всей неизбежностью окажется, что описанный механизм имеет значение не только для борьбы с раковой болезнью, но и с точки зрения отрицательной реакции на тканевые пересадки и лечения аутоиммунной болезни. Он будет также способствовать проникновению в сущность основных биологических процессов».
Вскоре после публикации сообщения я посетил д-ра Бэгшоу в Лондонском Фулгэмском госпитале, и он рассказал о работе, предшествовавшей публикации, и об общем значении выдвинутой гипотезы.
— Все началось с хорионэпителиомы. Впервые мне пришлось заняться этой опухолью лет десять назад — случайно, поскольку вообще я не занимался проблемой рака. Столкнулся я с ней так: в госпиталь св. Марии в Паддингтоне (Лондон) доставили 19-летнюю женщину, у которой начались родовые схватки. Дышала она с таким трудом, что врачу, зашедшему в родильную палату, сказали: у нее, видимо, родильная истерика. Судя по всему, это было не так, но в то время мы еще не могли определить, что с ней творится. Мы нашли какие-то нелады в легком, справа от сердца, но и подумать не могли, что это опухоль легкого в обычном смысле слова.
К несчастью, болезнь прогрессировала, и через несколько дней женщина умерла. При вскрытии мы обнаружили крайне необычную форму хорионэпителиомы, ограниченную исключительно кровеносными сосудами — от уровня почечных лоханок до легочных артерий. Вот из-за этого случая я и заинтересовался хорионэпителиомой. По чистому совпадению, всего через полгода к нам привезли еще одну такую же пациентку, и на сей раз мы уже были в состоянии определить, что с ней. К тому времени я прочел предварительный доклад д-ра Роя Герца из Национального института рака и его коллеги д-ра Мин Чжу-ли. В докладе говорилось, что в некоторых случаях хорионэпителиомы помогает метотрексат. Тогда мы еще не знали, насколько он эффективен, знали только, что какую-то ремиссию он дает. Мы ввели нашей второй пациентке метотрексат и в дополнение к нему другое лекарство — 6-меркаптопурин. И, представьте себе, она выздоровела. Она жива и здорова и по сей день, хотя прошло уже десять лет, а привезли ее к нам умирающей.
В то время я заинтересовался несколькими явлениями, связанными с хорионэпителиомой. Во-первых, опухоль сама вырабатывает гормон — сейчас его количество мы определяем довольно просто, но десять лет назад методы были очень несовершенные. Поскольку количество выделяемого гормона соотносится с массой опухоли, мы могли следить за ее развитием с гораздо большей точностью, чем за развитием любой другой опухоли. Во-вторых, хорионэпителиома реагирует на лекарства лучше других опухолей. Многих больных, у которых была эта опухоль, удалось вылечить. В-третьих, сама по себе хорионэпителиома — опухоль необыкновенная. Перед нами опухоль организма, растущая внутри другого организма,— опухоль ткани зародыша, растущая в организме матери.
Д-р Бэгшоу далее пояснил, что эти особенности хорионэпителиомы вызвали у исследователей ряд вопросов. Почему она поддается медикаментозному лечению, тогда как никакая другая опухоль (так было в то время) не реагирует на лекарства столь благоприятно? Почему она вообще способна к росту, когда мы знаем, что ткань, пересаженная от одного индивидуума к другому, отторгается последним в результате отрицательной реакции на пересадку? Но это только часть вопросов, так как мы сразу же оказываемся перед проблемой: почему у млекопитающих зародыш, плод, вообще не отторгается матерью? Ведь плод несвой, чуждый организм, находящийся в матке, и мы пока не в состоянии сказать, по какой причине материнский организм терпит его присутствие (1).
-------------------------------------
1 Если придерживаться понятий иммунологии, то плод не может не быть «несвоим» по отношению к организму матери, так как образуется в результате слияния двух клеток — материнской и отцовской. «Чужеродиость» может проявиться, например, в том, что у ребенка и у матери разные группы крови.
-------------------------------------
Связующим звеном послужило следующее обстоятельство: в конце 50-х годов ученые обнаружили, что у животных и, возможно, у людей экспериментальные и естественные опухоли антигенны по отношению к тому, кому их прививают. Это значит, что организму они представляются несвоими и тем или иным способом он их отторгает. Но здесь снова возникает вопрос: почему опухоль отторгается не всегда, тогда как пересаженные от одногр лица другому кожа, или почка, или сердце отторгаются?
— Как видите,— сказал д-р Бэгшоу,— хорионэпителиома поставила перед нами ряд интересных вопросов, и на них следовало получить ответ. Прежде всего надо было заняться систематическими исследованиями. Мы у себя в госпитале организовали специальный сектор, куда поступает большинство заболевших хорионэпителиомой в Англии. В среднем нам приходится иметь дело с 30—40 случаями в год, и около 25 из них мы вылечиваем.
— Нужно ли говорить,— продолжал Бэгшоу,- что другие ученые тоже заинтересовались проблемой взаимоотношения плода и материнского организма. Было выдвинуто множество объяснений. Говорили, будто матка представляет собой «привилегированный» орган, который принимает чужеродную ткань и позволяет ей расти; говорили также, будто иммунитет матери во время беременности подавляется. Каких только ни выдвигали догадок! Но они отпадали одна за другой. Судя по всему, дело здесь в определенной ткани, так называемом трофобласте. Именно в ней зарождается хориоиэпителиома. Трофобласт — это слой клеток на поверхности плаценты. По природе своей он относится к плоду, но вплотную прилегает к ткани материнского организма. В действительности то, что выглядит как отношение между зародышем и организмом матери, является отношением между трофобластом и организмом матери (1). Таким образом, трофобласт — это чужая ткань, находящаяся в контакте с материнской, но не отторгаемая
---------------------------------
1 Некоторые пояснения, возможно, помогут понять отношение трофобласта и ткани материнского организма. Первоначально трофобласт возникает в виде слоя клеток, окутывающего плод на ранней стадии развития, когда он представляет собой еще только маленькое скопление клеток. Трофобласт проникает в ткань внутренней поверхности матки и врастает в нее, так что скопление клеток плода оказывается прикрепленным к матке. Затем трофобласт становится двухслойным. Оба слоя образуют пальцевидные отростки, углубляющиеся в плаценту (детское место) — орган, через который во время беременности происходит обмен питательных веществ и продуктов жизнедеятельности плода; эти отростки носят название ворсинок хориона. Хорион представляет собой самую наружную из всех оболочек, и ворсинки вплотную прилегают к части плаценты, образованной из материнской ткани. Однако прямой связи между кровеносной й нервной системами матери и плода нет. Весь обмен происходит через плаценту посредством диффузии: питательные вещества, включая кислород, всасываются ворсинками хориона внутрь и поступают в плод, а продукты жизнедеятельности плода всасываются из ворсинок хориона в кровь матери и уносятся материнским кровотоком. Надо отметить, что трофобласт получил свое название до того, как были полностью выяснены его функции. В процессе питания он играет важную роль («трофо» по-древнегречески «питающий»), но его клетки отнюдь не являются неразвившимися или незрелыми («бласт» по-древнегречески «незрелый»). Напротив, ученые относят их к весьма сложным, так как они, помимо всего прочего, производят ряд исключительно сложных гормонов.
---------------------------------
организмом матери, как обычно отторгаются чужие ткани. Очевидно, он отличается какой-то специфической особенностью. Было высказано такое предположение: отличие от всех остальных клеток заключается в том, что трофобласт не проявляет свою чужеродность. Он нейтрален, не имеет индивидуальных антигенов в обычном понимании.
Я спросил:
— В чем же тогда состоит его назначение?
— В том, чтобы быть нейтральным,— ответил д-р Бэгшоу.— Имеется целый ряд данных, свидетельствующих о том, что так оно и есть. Можно с легкостью отделить трофобласт мыши, и он будет расти в других животных. Можно взять его у мыши одной породы и пересадить мыши другой породы, и он благополучно будет расти в почке или там, куда его пересадят. Он растет столько времени, сколько нормально продолжается беременность, а затем отмирает. Он не отторгается так, как отторгается прививка любой другой ткани.
В гипотезе, которую мы вправе назвать гипотезой Бэгшоу — Карри, особенно захватывает то, что по мере ее разъяснения кажется, будто вы, подобно Алисе в Стране чудес, сталкиваетесь с такими загадками, которые час от часу становятся все любопытнее. Вот, например, вопрос о трофобласте и антигенах, которыми он, быть может, обладает, а быть может, и не обладает. Вопрос, скажете вы, академический. Но от него зависит очень многое.
По мнению некоторых ученых, трофобласт лишен антигенов. Поскольку же иммунологическую реакцию возбуждают именно антигены, отсутствие последних объясняет, почему эта реакция обходит трофобласт, почему он остается в матке и почему материнский организм не прилагает никаких усилий к тому, чтобы его отторгнуть. Объяснение, по всей видимости, весьма убедительное и искусно решающее запутаннейшую проблему.
Однако д-р Д. Кёрби и группа оксфордских ученых, исследовавших взаимоотношения плода и материнского организма, высказывают противоположную точку зрения, и здесь мы приближаемся к более тонким деталям эмбриологии. Ученые обращают внимание на фибриноид — неклеточное пористое окрашиваемое вещество, находящееся в плаценте. Фибриноид был открыт около ста лет назад. В конце прошлого века немецкий врач Раиса Нитабух обнаружила, что на поверхности плаценты, между трофобластом и тканью материнского организма, имеется тонкий слой этого вещества; он и был назван слоем, или бороздкой, Нитабух. Особого внимания слой Нитабух к себе не привлекал — это понятно, учитывая огромную сложность плаценты, но, как бы то ни было, в учебниках анатомии он описывается.
Под оптическим микроскопом слой Нитабух представляется разорванным, разъединенным, распространенным, неравномерно по поверхности трофобласта. Однако с помощью электронного микроскопа и специальных красителей Кёрби и его коллеги установили, что слой этот окружает каждую клетку трофобласта — каждая из них имеет оболочку из этого вещества, из давным-давно известного слоя Нитабух. Исследователи высказали ошеломляющее предположение, что эта оболочка служит барьером, предотвращающим выделение антигенов зародышевыми тканями. Слой Нитабух, или фибриноид, задерживает все антигены трофобласта, и по этой причине иммунная система организма матери не противодействует чужеродной ткани, с такой быстротой разрастающейся в матке. Следовательно, не будь слоя Нитабух, механизмы иммунитета набросились бы на трофобласт и разрушили бы его. Плод с самого начала не мог бы прикрепиться к стенке матки, и на Земле не было бы млекопитающих.
Все это, разумеется, теоретические рассуждения. Решающее значение имеет вопрос: есть ли в трофобласте антигены? Кёрби и его последователи говорят: да, антигены в трофобласте есть, но они замаскированы, укрыты слоем, обволакивающим его клетки. Другие ученые заявляют: нет, трофобласт не имеет специального назначения; он не антигенен как таковой, он сам по себе является барьером между плодом и организмом матери.
— Надо было во что бы то ни стало выяснить, имеются ли в трофобласте антигены,— сказал д-р Бэгшоу. (Следует помнить, что он врач, лечащий женщин от жестокой формы раковой болезни, а вовсе не чистый теоретик или лабораторный исследователь.) Неспециалисту вопрос о присутствии или отсутствии антигенов может показаться схоластикой, абстрактным вопросом, не имеющим отношения к реальности. Но реальность такова, что ответ на этот вопрос может сыграть очень важную роль в решении другого вопроса: останутся ли в живых многие напуганные болезнью молодые женщины?
— В апреле 1966 года,—рассказывал д-р Бэгшоу,— ко мне присоединился Карри, и мы приступили к совместной работе над проблемой. Теперь наша задача усложнилась, в своих исследованиях нам приходится соприкасаться с другими научными дисциплинами — физикой, органической химией, электродинамикой. Профессор Амброз и его коллеги из Института Честер — Битти обратили внимание на то, что клетки асцитной опухоли Эрлиха (1) несут на поверхности отрицатель-
---------------------------------
1 Стандартная экспериментальная опухоль, используемая в лабораториях всего мира. Ее начал выращивать Пауль Эрлих шестьдесят с лишним лет назад. Клетки асцитной опухоли находятся главным образом во взвешенном состоянии в перитониальной жидкости (в брюшной полости) подопытного животного.
---------------------------------
ный электростатический заряд очень большого потенциала. Измеряется заряд при помощи камеры микроэлектрофореза — маленькой трубки с электродами па каждом конце. Клетки находятся внутри трубки во взвешенном состоянии в подходящей жидкостной среде. Клетки эти помещены в электрическое поле, заряд которого известен, и теперь, исходя из скорости, с какой они перемещаются — обычно к положительному электроду,— можно определить их заряд. Вообще большинство клеток имеет отрицательный заряд, почему их и притягивает положительный электрод, но среди них есть такие, которые «отрицательнее» прочих, и это относится к опухоли Эрлиха — ее отрицательный заряд очень высок. Но, к сожалению, у нас есть простой способ только для измерения заряда на поверхности клеток крови и других клеток, подобных асцитным, которые свободно плавают в жидкости. Измерить же электрический заряд на трофобласте трудно, так как здесь клетка более или менее фиксирована в ткани, а если вы попробуете отделить клетку, то, скорее всего, повредите поверхность.
— Все же,— продолжал свои объяснения д-р Бэгшоу,— мы знаем, что у лейкоцитов при лейкозе отрицательный заряд выше, чем у соответствующих нормальных лейкоцитов. Если мы уменьшим заряд, они столкнутся друг с другом. Видимо, на циркулирующих клетках отрицательный заряд высок по необходимости. Это одна из причин, по которым они отделены друг от друга. Если заряд понизится, клетки будут стремиться друг к другу. Над изучением этих вопросов усиленно работали Вейс в Росуэлл-Парке и Амброз с сотрудниками. Известно, что у малых частиц имеются различные силы притяжения, чем бы ни были эти частицы — клетками крови, клетками опухоли или любыми другими клетками. Это силы взаимодействия Ван-дер-Ваальса, водородное сцепление, дипольное взаимодействие и другие...
— Вы,— заметил я несколько уныло,— вдаетесь в физику.
— Приходится из-за физической природы контактов небольших частиц,— сказал Бэгшоу.— Я не физик. Так, какие-то фрагменты... Но, как показал Амброз, единственная сила, вызывающая межклеточное отталкивание,— это отрицательный электростатический заряд. Каждый знает, что одноименные заряды отталкиваются. Когда две противостоящие клетки несут на поверхности достаточно высокий отрицательный заряд, сила отталкивания будет удерживать их на сравнительно большом расстоянии друг от друга. При уменьшении отрицательного заряда клетки будут стремиться друг к другу.
Д-р Бэгшоу вновь обратился к иммунологии и описал несложную процедуру, при помощи которой изучают, что происходит на первом этапе отторжения.
— Мы можем изготовить маленькую камеру, стенки которой имеют микроскопические отверстия, пропускающие неклеточные вещества, но слишком маленькие, чтобы через них могла проникнуть клетка. Если поместить в камеру кусочек чужеродной ткани и пересадить все это подопытному животному, то ткань будет благополучно расти — пересаженный в камере кусочек несвоей ткани не будет отторгнут. Если же расширить отверстия так, чтобы через них могли проходить клетки, то реакция на пересадку разрушит чужеродную ткань. Имеется ряд свидетельств подобного рода, и можно предположить, что для возникновения реакции отторжения клетка должна непосредственно соприкоснуться с клеткой. Факты свидетельствуют также о том, что из клеток организма, которому сделана пересадка, в непосредственное соприкосновение с клеткой привитого материала должна прийти белая клетка крови — лимфоцит. Что делает лимфоцит, вступив в контакт, не ясно. В лимфатическую железу, расположенную поблизости, поступает какой-то сигнал, и начинается размножение лимфоцитов. Это специализированные лимфоциты, они не фиксированы и могут активно атаковать пришельца. Возможно, что это сопровождается и вторичным процессом, в ходе которого возникают антитела.
— Но первый шаг к опознанию несвоей ткани,— повторил д-р Бэгшоу,—это контактное соприкосновение клетки с клеткой. Как только оно произошло, приходит в действие весь механизм иммунологической реакции. Но вот лимфоцит, который несет на поверхности изрядный отрицательный заряд, встречается с клеткой, тоже обладающей высоким отрицательным зарядом. Что тогда происходит? Лимфоцит не может соприкоснуться с этой клеткой. А если соприкосновения, непосредственного контакта нет? Что это может означать? То, что нет сигнала в ближайшую лимфатическую железу, что, следовательно, не вырабатываются специализированные лимфоциты, способные поразить несвою ткань (что бы она собой ни представляла). Чужеродная ткань получает возможность свободно развиваться. Организм не вмешивается.
«Разнообразные свидетельские показания», пользуясь выражением д-ра Бэгшоу, говорят в пользу того, что вещество, обнаруженное на поверхности трофобласта (теперь оно известно нам под различными именами: слой Нитабух, фибриноид, мукополисахарид), играет ключевую роль, не позволяя лимфоцитам вступить в непосредственный контакт с клетками чужеродной ткани. Давно известно, например, что чужеродную ткань — даже человеческую опухоль — можно вырастить в защечных сумках хомяка, имеющих густой слой мукополисахарида. Хрящи можно пересадить от одного человека другому, а хрящ имеет очень высокое содержание мукополисахарида.
Различными путями было также установлено, что антигены имеются в трофобласте, где они замаскированы поверхностным слоем мукополисахарида. Пока этот слой не разрушен, лимфоциты материнского организма не могут напасть на трофобласт. Когда же этот слой удаляют (при помощи фермента, называемого невраминидазой), лимфоциты матери нападают на ее собственный трофобласт и разрушают его. Контрольные опыты со всей очевидностью подтверждают, что маскировка антигенов слоем Нитабух (он же фибриноид, он же мукополисахарид, как его ни назови) эффективно предотвращает непосредственный контакт клетки с клеткой между лимфоцитами и чужеродной тканью.
Один из самых существенных результатов этой маскировки состоит в том, что лимфоциты материнского организма не нападают на зародыш, находящийся в матке, и благодаря этому физиологическому механизму, состоящему всего-навсего из микроскопического слоя пористого окрашиваемого вещества, появился и может существовать класс млекопитающих.
— То же самое можно сказать и о хорионэпителиоме,— продолжал д-р Бэгшоу.— Как и у нормального трофобласта, ее клетки тоже имеют поверхностный слой мукополисахаридов, и, видимо, именно поэтому организм не может отделаться от опухоли. Но еще больший интерес представляет, пожалуй, то обстоятельство, что клеточный механизм такого же типа действует и при других формах рака. Что же это за механизм? Это просто высокий отрицательный электрический заряд, создаваемый мукополисахаридной оболочкой клеток. Лимфоциты, задача которых — разрушать чужеродные клетки (и, вероятно, любую клетку, угрожающую жизни организма), также несут отрицательный электрический заряд высокого потенциала. Одноименные заряды отталкиваются, и таким образом лимфоциты не могут вступить с чужеродными клетками в непосредственный контакт, а именно это необходимо для опознания клетки, чуждой организму.
— Вы ведь знаете, что происходит с двумя магнитами, подвешенными на веревочках,— сказал Бэгшоу.— Они покачиваются друг перед другом, но соприкоснуться не могут. Контакт между ними невозможен.
Окончательный и не подлежащий обжалованию смертный приговор биологии таков: в подобных условиях чужеродная ткань гарантирована от вмешательства средств иммунологической защиты и может свободно развиваться.
Я сказал:
— Прочитав ваше сообщение в Lancet, я подумал, что вы и ваш коллега Карри констатировали почти безнадежное положение, возникающее в результате явления природы, борьба с которым невозможна. Таков ведь элементарнейший закон природы: одноименные электрические заряды отталкиваются. Значит, раковые клетки с высоким электрическим зарядом на поверхности оттолкнут лимфоцит, также обладающий на поверхности высоким отрицательным зарядом. Есть ли возможность изменить полярность заряда, чтобы лимфоциты могли добраться до опухоли?
Д-р Бэгшоу ответил:
— Прежде всего хочу подчеркнуть, что это всего лишь гипотеза. Правда, дело почти наверняка представляется так: что-то на поверхности раковых клеток и, вероятно, трофобласта мешает распознать их чужеродность... Разумеется, применяя ферменты, вещества, заряженные положительным электричеством, можно изменить полярность заряда на поверхности клетки. Но на практике это трудно осуществить. Например, не может быть и речи о том, чтобы впрыснуть такие вещества пациенту, пораженному опухолью, так как прежде всего они снизят заряд на поверхности циркулирующих — кровяных — клеток и на выстилке кровеносных сосудов, а это вызовет скопление клеток, тромбоз. Есть, однако, другие возможности. Можно, например, удалить части опухоли, сделать взвеси их клеток и уменьшить заряд на их поверхности. После этого их можно снова ввести пациенту, чтобы его организм опознал в них чужеродные клетки. Таким путем можно было бы вызвать четкую иммунологическую реакцию. Пока, однако, не ясно, окажется ли реакция иммунитета достаточной, чтобы обусловить регрессию уже имеющейся опухоли или взять над ней верх. Данные, полученные нами в лаборатории, позволяют заключить, что взять верх над опухолью можно, но, думаю, было бы ошибочным утверждать, что это обязательно повторится в человеческом организме... Есть три этапа иммунологической реакции. Первый — рекогносцировка, опознавание врага; второй — сосредоточение сил, необходимых и достаточных для атаки; третий — эффективное проведение атаки. Но, судя по всему, при соотношении плод — материнский организм, а быть может, и при некоторых опухолях, если и не при всех, невозможна сама рекогносцировка, эта важнейшая предпосылка всего остального. Она невозможна из-за дымовой завесы, которая укрыла противника.
Удастся нам рассеять дымовую завесу — значит, рекогносцировка будет предпринята, а вслед за ней наступят и остальные фазы иммунологической реакции.
Конечно, все это пока гипотеза, которую требуется доказать. Но гипотеза эта опирается на внушительное количество фактов. Она проста. И здесь перед нами великолепный пример действенности исследований в области раковых заболеваний. Сегодня эти исследования, возможно, и не помогают больным, но завтра составят основу их лечения.
ПРИЧИНЫ И СИМПТОМЫ
